Оценено воздействие украинского конфликта на «революцию в военном деле»

Как сообщает mk.ru, надежды на фундаментальную революцию в военном деле, которая, якобы, должна была полыхнуть в ходе российско-украинского конфликта, не сбылись. Многие западные эксперты откровенно разочарованы: как же так? Применяются новейшие технологии, а ничего принципиально нового не происходит! Они явно ожидали другого. На что надеялись, но так и не увидели на поле боя западные военные специалисты, рассказал доктор юридических наук, заслуженный юрист России, профессор Юрий Жданов.

— Юрий Николаевич, а чем, собственно, недовольны западные военные теоретики? Они ожидали, что в донецких степях разыграются «звездные войны»? Или, на худой конец, произойдет эпохальная битва исключительно боевых роботов, как в «Терминаторе»?

– Видимо, именно так. Собственно, так считают не все западные теоретики, а именно американские, воспитанные Голливудом и особо не нюхавшие пороха. Во Второй мировой войне они потеряли двести тысяч человек в сравнении с нашими потерями в 20 миллионов. Вьетнам уже забылся, в Ираке и Югославии – сплошной триумф, Афганистан – ну, небольшой конфуз, с кем не бывает. Вот и решили поумничать и поучить искусству войны других. Собственно, российско-украинский конфликт для них – не только возможность извлечь гешефт и попутно истощить Россию, но и устроить испытательный полигон, обкатать свои новые технологии и военно-стратегические идеи.

Европейцы – они битые, предпочли промолчать. И оказались правы.

– В чем?

– В том, что технологии на войне решают не все, хотя и многое. Но не за ними последнее слово.

– Вы про пресловутый человеческий фактор?

– А вы готовы предложить что-то иное? Скажем, искусственный интеллект или тех же боевых роботов?

— Но ведь все это уже воюет! Используется множество передовых технологий, от дистанционно управляемых беспилотников до наблюдения из космоса, применяется высокоточное оружие, гиперзвуковые ракеты, ручные электронные глушители, тот же искусственный интеллект, сетевые коммуникации и многое другое. Неужели все это не меняет рисунок боя, оперативно-тактическое искусство в целом?

– Да, есть такое мнение. Многие американские эксперты утверждают, что все перечисленные вами факторы кардинально меняют методы ведения военных действий, поскольку вездесущее наблюдение в сочетании с новым смертоносным оружием якобы делает традиционные системы, такие как танк, устаревшими. Более того, традиционные методы ведения боя, такие как крупномасштабные наступательные действия, стали непрактичными. Как выразился военный аналитик Дэвид Джонсон: «Я считаю, что мы являемся свидетелями поворотного момента в военной истории: возрождение обороны как решающей формы войны». «Революционеры» считают, что «танки, например, надо законсервировать, а не модернизировать. Роботизированные системы должны быстро заменить человека. Подготовка к крупномасштабным наступательным действиям должна быть заменена упором на оборону и запрет на нападение во всех случаях, кроме исключительных».

Дроны, искусственный интеллект и быстрая адаптация коммерческих технологий в конфликте на Украине создали, по словам военного эксперта Т. X. Хэммеса, «настоящую военную революцию». Бывший исполнительный директор Google и советник Пентагона Эрик Шмидт утверждает, что события на Украине показывают, что будущие войны будут определяться и вестись дронами.

– А разве не так?

– Другие, не менее маститые американские аналитики считают иначе.

Так, 10 августа в Foreign Affairs опубликована статья профессора Колумбийского университета Стивена Биддла «Снова в окопах. Почему новые технологии не произвели революцию в военном деле на Украине». Биддл, автор многих работ по истории войны, пишет, что во многом этот конфликт кажется довольно знакомым, поскольку в нем «представлены пехотинцы, пробирающиеся через грязные окопы в сценах, которые больше похожи на Первую мировую войну, чем на «Звездные войны».

Это, по мнению Биддла, поднимает вопрос, насколько действительно отличается этот конфликт? Как подобные передовые технологии могут сосуществовать с такими отголосками далекого прошлого?

«Ответ заключается в том, — считает профессор,- что, хотя инструменты на Украине иногда и новы, результаты, которые они дают, в большинстве своем не таковы. Армии адаптируются к новым угрозам, а контрмеры, принятые обеими сторонами на Украине, резко снизили непосредственное воздействие новых вооружений и техники». По его словам, это привело к конфликту, который во многих отношениях больше похож на конфликт из прошлого, «чем на воображаемый высокий уровень — техническое будущее».

Обращаясь к специалистам по оборонному планированию США, Биддл пишет, что они должны понимать, что конфликт на Украине не предвещает «революцию в военных делах», которую часто предсказывали, но которая почему-то так и не наступила. По его словам, «политики и аналитики должны внимательно изучить то, что происходит на местах на Украине, но им не следует ожидать, что их выводы приведут к трансформационным изменениям в военной стратегии США. Вместо этого, как это часто бывало в прошлом, лучший путь вперед будет включать постепенную адаптацию, а не тектонические сдвиги».

Собственно, это и есть главный урок и вывод – современные войска быстро адаптируются к новым военным технологиям, применяемым противником. Более того, в противовес получают технику с похожими характеристиками. Вечное соревнование меча и щита.

– Но ведь те же дроны вместе с высокоточным оружием сделали современное поле боя более опасным.

– Ой ли? Фактическая летальность (в отличие от потенциальной) российского и украинского, то есть — западного оружия в этом конфликте мало чем отличается от той, что наблюдалась в предыдущих войнах. А в некоторых случаях даже ниже.

Возьмем, к примеру, танковые потери. Многие «революционеры» рассматривают тяжелые потери танков на Украине как ключевой индикатор надвигающегося морального устаревания танков перед лицом нового высокоточного противотанкового оружия.

— Но танки действительно стали, на мой непросвещенный взгляд, мягко говоря, излишне уязвимы.

– И на что это кардинально повлияло? Да, потери танков на Украине, безусловно, велики. Украина выставила около 900 танков в начале военного конфликта и потеряла не менее 459 (цифра Oryx) за первые 350 дней, что составляет не менее 51 процента потерь. Тем не менее, это не необычно большие потери для крупного конфликта. Профессор Биддл напоминает, что всего за четыре дня во время битвы при Амьене в 1918 году Великобритания потеряла 98 процентов танков, имевшихся у нее на момент начала боевых действий. В 1943 году уровень потерь немецких танков составил 113 процентов: Германия потеряла больше танков, чем имела на начало года. В 1944 году Германия потеряла 122 процента танков, с которыми она начала год. В одном сражении в Нормандии (операция «Гудвуд», июль 1944 г.) Великобритания потеряла более 30 процентов всей своей бронетехники на континенте всего за три дня боев. Прошло почти 110 лет с тех пор, как танк был представлен в 1916 году. Некоторые утверждали, что танк устарел из-за технологических усовершенствований противотанковых средств. Этот аргумент был обычным явлением на протяжении более 50 лет, или почти половины всей истории танка. Тем не менее, в 2023 году обе стороны на Украине продолжают полагаться на танки и делают все возможное, чтобы получить их как можно больше. Поле боя все еще держится именно на танках.

– В эффективности авиации тоже нет разочарования?

– Вы намекаете на чрезвычайно высокие потери украинских самолетов? Некоторые предполагают, что современные зенитные ракеты настолько смертоносны для традиционных пилотируемых самолетов, что и они отправляются на свалку истории. Скептики аргументируют свои выводы тем, что почти за полтора года боев ВВС Украины потеряли не менее 68 самолетов, или более трети довоенного парка Украины. Тем не менее, этот уровень потерь вряд ли является беспрецедентным. В 1917 году продолжительность жизни британского пилота на фронте составляла всего 11 дней. В 1943 году немецкие люфтваффе потеряли 251 процент самолетов, имевшихся у них на начало года. Потери за 1944 г. были еще выше: только за первое полугодие Германия потеряла 146% своего январского состава. Но это говорит лишь о необходимости совершенствования самой авиации – выучки летчиков, качестве самолетов, тактики воздушного боя. Что происходило и происходит по сей день.

Кстати, после Первой мировой войны итальянский маршал авиации Джулио Дуэ предложил свою доктрину, тоже «революционную». Он утверждал, что главенствующая роль в предстоящих войнах должна принадлежать только авиации и только ее и следует развивать. После завоевания господства в воздухе она, якобы, уничтожит и вражеские сухопутные силы, и флот, промышленность и прочую инфраструктуру. Но дальнейшие события это не подтвердили.

– Опять же, который век подряд, «богом войны» неизменно остается артиллерия?

– Ну уж не дроны – точно (хотя их значение нисколько не умоляю, но и не преувеличиваю). С 1914 года артиллерия нанесла больше потерь в крупных войнах, чем любое другое оружие. И сегодня некоторые наблюдатели считают, что от 80 до 90 процентов украинских потерь вызваны артиллерийским огнем. Во многих отчетах о боевых действиях на Украине есть сцены, в которых две армии применяют дроны для поиска вражеских целей, а затем используют сетевые коммуникации, быстро передавая информацию для точного поражения артиллерией. Конечно, не вся артиллерия, действующая там, высокоточная. Большинство снарядов, выпущенных с обеих сторон, относительно старомодны. Но объединение этих неуправляемых снарядов с новыми беспилотными системами разведки и быстрого наведения часто называют новой и серьезной разработкой.

Эти изменения превышают эффективность мировых войн, но ненамного. Историк Тревор Дюпюи подсчитал, что во время Второй мировой войны около 50 процентов потерь были вызваны артиллерией, а это означает, что в среднем она уничтожала около трех бойцов на сто выстрелов. Во время Первой мировой войны эта цифра составляла около двух солдат, раненых или убитых. Таким образом, с 1914 года потери росли, но с устойчивой, почти линейной годовой скоростью, составляющей около 0,05 дополнительных потерь на все ту же сотню выстрелов. Действие артиллерии на Украине больше похожи на постепенное продолжение давних тенденций, чем на революционный рывок от прошлых сражений.

– То есть, новые военные технологии никак не повлияли на характер тактики, маневрирования войск? Скажем, схемы нанесения ударов и контрударов, попыток прорывов обороны, захватов и удержания плацдармов, в конце концов, – методов наступления и отступления?

– А что, по-вашему, должно принципиально измениться? Нынешние боевые действия представляют собой смесь успешного наступления и успешной обороны. И все это — и прорывы, и тупиковые ситуации — происходит на фоне новых вооружений и техники. И наоборот, традиционные системы, такие как танки, играют заметную роль как в наступательных успехах, так и в неудачах. Эти вариации трудно увязать с какой-либо технологически детерминированной новой эпохой в военном деле.

Это тоже отголосок прошлого, пишет Биддл. В народном воображении Первая мировая война представляется технологически обусловленным оборонительным тупиком, а Вторая мировая — наступательной маневренной войной, ведущейся танками, самолетами и радио. Это восприятие побуждает сегодняшних наблюдателей искать еще один подобный эпохальный сдвиг на Украине. Но на самом деле ни одна из мировых войн не следовала единой, технологически определенной схеме: одни и те же технологии приводили как к наступательным действиям, так и к оборонительным тупикам, в которых боевые порядки почти не двигались.

Например, во время Первой мировой войны позиционный тупик 1915–1917 годов доминирует в популярном представлении о конфликте. Тем не менее, первое немецкое вторжение в Бельгию и Францию в 1914 году продвинулось более чем на 200 миль за четыре недели, несмотря на современные пулеметы и артиллерию. Немецкие весенние наступления 1918 года трижды подряд прорывали линии союзников на западном фронте и захватили почти 4000 квадратных миль территории, практически не используя танки. Последующее Стодневное наступление союзников отбросило немцев назад по открытой местности на фронте примерно в 180 миль, захватив при этом более 9 500 квадратных миль территории, удерживаемой немцами. Фактически, в 1918 году более 12 500 квадратных миль перешли из рук в руки примерно за восемь месяцев боев. Конечно, в Первой мировой войне также было много и неудачных наступлений.

И наоборот, в популярном образе Второй мировой войны преобладают танки и молниеносные удары. Было много наступательных прорывов с использованием танков, будь то во время немецкого вторжения во Францию в 1940 году и в Советский Союз в 1941 году, или во время американского наступления в ходе операции «Кобра» в Нормандии в 1944 году. Курская битва 1943 года в России стоила немецким атакующим войскам более 160 000 жертв и уничтожила более 700 немецких бронемашин. Но немцы так и не смогли прорвать советскую оборону. Неудачное британское наступление на Гудвуд в 1944 году было описано историком Александром Макки как «смертельная гонка бронетанковых дивизий. Неоднократные атаки союзников на Готической линии в Италии в 1944 и 1945 годах приводили к неудаче за неудачей, что стоило союзникам потерь более 40 000 человек».

Но ни в одной из этих войн инструменты не предопределяли результаты. Перед солдатом всегда стояла и стоит, в сущности, простая и понятная дилемма: адаптироваться или погибать.

— Как это делается сегодня?

– Например, дорогим и сложным беспилотникам противостояли управляемые зенитные ракеты. Затем стали использовать простые, дешевые, но более многочисленные дроны, которым противостояла тоже более простая и дешевая зенитная артиллерия и ручные глушители, подавляющие радиосигналы.

В управляемых ракетных комплексах большой дальности HIMARS, которые Соединенные Штаты поставили Украине в июне 2022 года, используются GPS сигналы для наведения. Российские военнослужащие теперь регулярно глушат эти сигналы, что резко снижает точность ракет. И так далее…

Но самый главный способ адаптации, как и в Первую мировую войну, — это умение маскироваться, использовать складки местности, быстро и глубоко окапываться, рассредоточиваться и своевременно менять позиции. Войска по-прежнему роют траншеи, строят бункеры, оборудуют ложные и запасные огневые позиции, устанавливают минные поля и устраивают засады. И наличие дронов, высокоточного оружия или доступа к широкополосному Интернету не влияет на глубину и маскировку солдатского окопа.

Принципиально ничего не изменилось.

— Это как-то должно повлиять на военную доктрину США и Запада в целом?

– Биддл считает, что должно. Если конфликт на Украине, по его словам, «носит скорее эволюционный, чем революционный характер», то что это значит для оборонного планирования и политики? «Должны ли западные страны отказаться от погони за современным вооружением и техникой и заморозить разработку доктрины?» — задается он вопросом

Конечно, нет, отвечает он самому себе: «Эволюционные изменения остаются изменениями, и весь смысл адаптации заключается в том, что вооруженные силы должны освоить новые методы и оборудование».

По мнению Биддла, «немногие из наблюдаемых результатов согласуются с ожиданием революционных изменений и необходимостью радикального переоснащения или доктринальной трансформации». Это тоже соответствует предыдущему опыту.

Так, напоминает профессор, в 1950-х годах ВВС США реорганизовали себя, исходя из предположения, что «ядерная революция» заменила обычную войну и что самолеты потребуются в первую очередь для доставки ядерного оружия. Последующая война во Вьетнаме, совсем не ядерная, велась военно-воздушными силами, которые были рассчитаны на трансформационное будущее, которое так и не наступило. А вот к этой «обычной» войне оказались плохо подготовлены. Основная тяжесть войны в джунглях легла на плечи пехоты.

Биддл ссылается на доктрину армии США. Она была изменена в 1976 году, чтобы отразить мнение о том, что высокоточное оружие сделало наступательные действия чрезмерно дорогостоящими в большинстве условий, что привело к новому акценту на стратегическую оборону на подготовленных позициях. Эта доктрина «Активной обороны» была в высшей степени оригинальной, но плохо продуманной, и от нее пришлось отказаться в пользу более ортодоксальной концепции «Воздушно-наземного боя».

Профессор Биддл делает вывод: «Призывы к революции и преобразованиям были обычным явлением в дебатах об обороне на протяжении нескольких поколений после Второй мировой войны. В основном «революционеры» не преуспели в свете опыта того времени». После полутора лет конфликта на Украине «нет оснований думать, что на этот раз они окажутся правы», резюмирует он.

Действительно, активно развивая и внедряя военно–технологические инновации, одновременно надо уметь окапываться, как и сотню лет назад. Саперная лопатка по-прежнему остается верным спутником солдата.

Тут, как после прочтения Шекспира, уже невозможно придумать какой-нибудь принципиально новый сюжет: жизнь всегда одинакова, только декорации разные.